Ромашковый чай и маковые мечты

Имя дзержинского художника Олега Гордеева знакомо немногим – друзьям и просто ценителям наивного искусства – и почти неизвестно за пределами города. Обстоятельства сложились таким образом, что последние четыре-пять лет он не принимает участия в культурной жизни, да и живопись его такова, что способна вызвать симпатию отнюдь не каждого зрителя. Тем интереснее было познакомиться с прошедшей в марте в арт-студии «Стандарт» его персональной выставкой, на которой демонстрировалось около двадцати картин, исполненных в 2009-2013 годах.

Экспонировавшиеся произведения находятся в коллекции другого дзержинского художника, столь же принципиально нереалистического и неоднозначного, – Петра Засухина. Такой интерес художника к творчеству коллеги-самоучки неслучаен: между ними можно найти немало общего. Оба далеки от «правильного» воспроизведения натуры, не приемлют в творчестве никаких норм, обоим не чужды гротеск, ирония, насмешка. Но есть между ними и существенные различия. Живопись и графика Засухина – результат целенаправленных поисков собственной индивидуальности, за ними угадывается, а порой и отчетливо видна опора на обширный культурный опыт – от наследия древних архаических цивилизаций до советского изобразительного андеграунда. Он пришел в искусство на рубеже 80-90-х годов и вместе с другими нижегородскими художниками нереалистической ориентации проделал определенную эволюцию, приобрел профессиональную культуру, «стильность». Его творчество – сознательно культивируемый примитивизм, не лишенный изрядной доли эпатажа. Живопись Олега Гордеева более спонтанна, непосредственна и наивна, это не примитивизм как особый художественный метод, к которому «приходит» профессиональный художник, а раскованное, не связанное с какими-либо традициями и целенаправленным выбором образно-стилистической концепции творчество человека, который не имеет никакой академической подготовки, но при этом не может не передавать свои чувства в визуальной форме.

Объектом этого искусства может стать все что угодно; здесь нет четких границ между восприятием реальности, воображением, впечатлениями от увиденной картины или кинофильма. Портниха с волосами столь же синими, как и ее платье, и с огромной звездой героя на груди держит в руках странное изделие, похожее на шкуру фантастического пресмыкающегося, а черная кошка с напряженным выражением морды самозабвенно трется о ее ноги, не замечая пьющую молоко из миски черную (!) пучеглазую мышь («Портниха», 2013 г.). Пьяница с азартным оскалом и вожделением в глазах взирает на бутылку, и в этот приятный для персонажа момент на голове его растут по-чертовски аккуратные рожки («Чекушник», 2011 г.). Женщина средних лет погрузилась в мечты, сидя перед столом с пышным букетом маков в глиняном сосуде («Маковые мечты», 2012 г.).

Как большинство представителей наивного искусства, Гордеева привлекают сюжеты необычные, экзотические, вымышленные, без точной «привязки» к месту и времени действия. В обстановке «Старой мельницы» (2009 г.) с ее контрастом разноцветного неба и окрашенного бледно-фиолетовыми тенями снега, с игрушечными строениями и отражениями в пруду легко представить какой-нибудь сказочный или романтический сюжет, но вовсе не сцены повседневного труда. Столь же нереальный мир предстает на большом холсте «Саксофон в старом городе» (2009 г.), где оранжевые и коричневато-малиновые, плотно лепящиеся друг к другу домики напоминают политые глазурью пряники, а с неба крупными белыми штрихами падает то ли дождь, то ли снег. Прохожие не обращают внимание на уличного музыканта, и этот мотив вносит в яркую по цвету картину грустные ноты одиночества. Вообще, произведения Гордеева, несмотря на свойственную почти всем им насыщенную яркость колорита, по эмоциональному настрою могут быть не только оптимистическими. Задумчив старый моряк (одноименная работа 2009 г.), сентиментально трогательно «Прощание» (2010 г.), напоминающее старую, бесхитростно сделанную фотографию. Картина «Два друга» (2012 г.) необычна для художника попыткой показать глубину пространства и состояние световоздушной среды с помощью градаций тона и нюансов цвета; свойственное Гордееву декоративное понимание картинной плоскости сменяется здесь иным, чисто живописным отношением к цвету и свету. Осенняя слякоть, тусклое солнце, срываемые ветром последние листья, пустынный ландшафт с убогими избенками и фигурками двух нетвердо шагающих выпивох – безотрадный образ бессмысленного и такого же пустого, как это пространство, существования. Но в целом творчество художника, что вообще характерно для наивного искусства, выражает светлое и радостное мировосприятие, прямодушное восхищение многообразием и красотой окружающего мира. Неслучайно натюрморт у него выглядит как наглядное воплощение незатейливого, но приятного уюта и изобилия («Ромашковый чай», 2012 г.).

Олег Сергеевич Гордеев родился 10 марта 1972 года в Дзержинске в рабочей семье. Учился в школе № 40, посещал кружок изобразительного искусства во Дворце пионеров. Предоставим слово самому художнику: «В школе бездельничал, сидел на задней парте, рисовал все, что хотела душа, больше нравилось выжигание. По окончании школы пошел работать на железобетонный завод. Рисовал больше акварелью, чуть позже взял кисти, масляные краски и понял, что искусство жило во мне с самого детства. Мое бурное воображение и сейчас живет во мне. Продолжаю писать свои лечебные картины, так как они заставляют любителя искусства понять нашу земную красоту». (Цитата взята из автобиографической заметки, написанной в 2009 году в связи с подготовкой тогда к изданию справочника о художниках Дзержинска.)

В самом начале 2000-х годов на работы Гордеева обратили внимание известный в городе коллекционер живописи и графики Владимир Смирнов и тогдашний директор краеведческого музея Татьяна Николаевна Ежова. Благодаря их поддержке он начал участвовать в выставках, показывал свои произведения в музее, в детских клубах, на экспозициях творческого объединения «Бережец».

Чтобы адекватно оценить произведения художника, позволим себе небольшое терминологическое отступление и попробуем по возможности разграничить близкие, но неидентичные понятия «примитив», «примитивизм», «наивное искусство», «самодеятельное искусство», порой смешиваемые в публикациях популярного характера. Примитив – понятие историческое, обозначающее определенный пласт художественной культуры XVII-XIX веков, который существовал на границе профессионального искусства с фольклором и имел место во всех странах с европейской художественной системой. Соответственно примитивизм – направление конца XIX – первой половины XХ века, основанное на сознательном обращении к изобразительному языку примитива и видевшее в упрощении формальных приемов путь к обновлению живописи. И наконец, не следует путать наивное и самодеятельное искусство. Название «наивное» (французское art naïf или art des naïf) указывает на определенное мировосприятие и вытекающий из него творческий метод, результаты же самодеятельного творчества могут быть самыми разнообразными по художественной форме. Чтобы убедиться в этом, вспомним хотя бы некоторых дзержинских художников-любителей: Н.И. Дмитриев, Н.А. Шаров или ныне уже покойный В.А. Давыдов – реалисты, которым неплохо удаются лирические пейзажи. Н.Д. Светлаков писал картины о Великой Отечественной войне, участником которой был, со стремлением к почти документальной точности, тщательным обдумыванием замысла и выверенными масштабно-пространственными отношениями. Творчество же А.П. Дикарской с ее плоскостно-условной и экспрессивной манерой уже стало по праву классикой отечественного art naïf.

Самодеятельное искусство давно привлекает пристальное внимание искусствоведов и перестало считаться чем-то второсортным. В нашей стране этому немало способствовала та поддержка, которую в советское время художники-любители получали в виде организации студий, проведения выставок, издания литературы, адресованной всем желающим постичь изобразительную грамоту. Некоторые музеи целенаправленно формируют коллекции наивного творчества, по этой тематике проводятся солидные конференции и издаются исследования. Вместе с тем среди широкой публики до сих пор сохранилось пренебрежительное отношение к «наивам». Вряд ли ошибусь, если предположу, что многие зрители перед картинами Гордеева рассуждали бы примерно так: «Какое отношение все это вообще имеет к искусству? Фигуры корявые, плоские, краски кричащие. Да я сам такое нарисовать могу, даже лучше!» Если оценивать это творчество с позиций профессиональной художественной культуры, то с такими словами можно во многом согласиться: отсутствие тщательно взвешенного мастерства (неважно, академического, реалистического или модернистского) буквально бросается в глаза. Что же делает наивное искусство искусством и, более того, подчас заставляет целые национальные культуры гордиться наследием самоучек вроде француза Анри Руссо, грузина Нико Пиросманашвили или хорвата Ивана Генералича?

Ответ на этот вопрос только один: естественность и яркость художественного высказывания. Основополагающие законы построения изображения на плоскости одни и для профессионала, и для любителя, но художник-«наив» подходит к ним интуитивно, без теоретической рефлексии и, как правило, без длительного поиска решения в эскизах. Стремление приблизиться к «правильному», «ученому» искусству обернется для него печальными последствиями: не достигнув даже среднего уровня академического мастерства, он утратит собственную творческую самобытность. «Переделать» такого живописца невозможно и не нужно. Олег Гордеев – подлинный представитель этого своеобразного явления, ставшего неотъемлемой частью художественной культуры Новейшего времени. Думается, его произведения еще займут достойное место в истории art naïf.

Сергей АКИМОВ, кандидат искусствоведения.