Я рожден в Советском Союзе!

Ровно двадцать пять лет назад, 8 декабря 1991 года, главами трех тогда еще республик СССР – России – Ельциным, Украины – Кравчуком, Белоруссии – Шушкевичем – было подписано пресловутое Беловежское соглашение, согласно которому «Союз ССР как субъект международного права и как геополитическая реальность» прекращал свое существование.

Окончательно узаконено это соглашение было 26 декабря на сессии верхней палаты Верховного Совета СССР принятием декларации о прекращении существования СССР как государства.

Так не стало в мире великой, сильной, уважаемой страны, Родины многих из нас – Союза Советских Социалистических республик. Не стало, по сути дела, незаконно, так как появилось Беловежское соглашение на свет вопреки народному волеизъявлению. Выражено это волеизъявление было 17 марта 1991 года на государственном референдуме. Тогда за сохранение СССР высказались более 76 процентов граждан, участвовавших в голосовании, то есть значительное большинство. Вслед за этим руководству республик было предписано «руководствоваться в своей практической деятельности решением народа».

Однако, как показали дальнейшие события, для Ельцина, Кравчука и Шушкевича «глас народа – глас Божий» оказался не указом. Они его попрали, пренебрегли им.

Но, что случилось – то случилось, с тех пор немало воды утекло. И все-таки даже сегодня практически у каждого гражданина, заставшего СССР и помнящего те годы, наверняка, осталось свое отношение к ТОЙ стране, свое восприятие тех событий.

Так каково оно у наших земляков – людей разного возраста, представителей разных партий?

– Вы родились и выросли в Советском Союзе. Чувствовали ли тогда себя чем-то обделенным, ущербным?

Глава Дзержинска Сергей Попов: – На мой взгляд, чувства ущербности у советских людей в принципе не существовало, потому что все жили приблизительно в одинаковых условиях. Это уже потом нам навязали мнение, что мы какие-то ущербные были… А тогда?! Да, было понятие дефицита… У кого-то было больше возможностей доставать этот дефицит, у кого-то меньше.

Я, например, по молодости, как и многие ребята в те годы, увлекался западной музыкой, записей в свободной продаже особо-то не было. И вот мы ездили в Нижний Новгород (тогда Горький), менялись там пластинками, записывали эту музыку… Но ущербности по этому поводу не испытывали, наоборот: даже был какой-то азарт, удовлетворение, когда удавалось достать то, чего не было у других.

Секретарь Дзержинского отделения партии «Единая Россия» Александр Парамонов: – Ничего такого я лично не чувствовал, хотя отец у меня был военнослужащим. Когда наша семья переезжала с места на место по нашей необъятной Родине, то некоторые настораживающие моменты бросались в глаза. Например, в Москве было одно: и продукты питания в магазинах все-таки имелись, и какие-то дефицитные вещи. А вот когда я приезжал на каникулы к бабушке в Богородск, то наблюдал совсем другую картину: пустые полки в магазинах. Разумеется, людям это не могло нравиться…

Координатор Дзержинского отделения ЛДПР Наталья Сомова: – Да, я родилась и выросла в СССР. Все мое детство и юность я жила с уверенностью, что наша страна – самая сильная, самая влиятельная и самая лучшая в мире, поэтому не могло быть даже никакой речи об ущербности и обделенности. Да, возможно, нас боялись, но в то же самое время уважали, чего не скажешь про нынешнюю Россию.

Руководитель Дзержинского отделения партии «Справедливая Россия» Анатолий Шеин: – Ущербным и ущемленным я себя не чувствовал. При всем этом я помню, что хлеб в начале шестидесятых годов был по карточкам. Машина с хлебом ездила по улице, и оттуда выдавали хлеб, кому сколько положено… Чего ж тут хорошего? Или помню, какой для меня, мальчишки, было радостью, когда мама из командировки привозила элементарные апельсины или мандарины. Мы же их тогда здесь не видели и считали великим деликатесом.

Руководитель фракции КПРФ в Гордуме Дзержинска Константин Фокин: – Жил я с мамой, учителем русского языка, и бабушкой-пенсионеркой. Если брать материальную сторону, то жили мы очень хорошо. Одевался в фирменную одежду. Покупали или в Ленинграде, или на толкучке. Мама тоже была еще та модница! Каждый год ездили по профсоюзным путевкам в Абхазию. Два раза в год я с мамой или с бабушкой ездил в Ленинград. Холодильник тоже не пустовал. Если же брать моральную составляющую, то, безусловно, я был горд, что живу в такой великой стране, которая была примером и в культуре, и в науке, и в промышленности, и в спорте. И конечно, в уровне жизни людей.

– Кем вы были, чем занимались в 1991 году, когда произошел официальный развал Союза? Помните ли, как отнеслись тогда к этому событию: испытывали эйфорию, надежду на лучшее или искреннее сожаление, боль утраты?

Попов: – Я в 1991 году как раз окончил школу – наш выпуск был последним выпуском Советского Союза. Несмотря на то, что развал страны начался гораздо раньше (с волнений в прибалтийских республиках, Армении, Грузии), все равно происходило все это достаточно быстро. Лично у меня все эти процессы вызывали сожаление, ведь рушилась наша Родина – Советский Союз, которую мы воспринимали тогда как некий монолит. И то, что этот монолит на глазах разваливается, было печально. Хотя при всем этом даже подписание «Беловежского соглашения» нам преподносили просто как переформирование Советского Союза в СНГ, а не как полный развал страны.

А если честно, обычные люди в таких событиях чаще всего участвуют опосредованно, их просто ставят перед свершившимся фактом. А так как в то время страну довели уже до такого состояния, что люди были заняты элементарным выживанием, добыванием хлеба насущного, все эти исторические процессы для них отошли тогда как бы на второй план и воспринимались как что-то далекое и лично их не касающееся, хотя на деле все оказалось совсем не так. Тогда же нас всех, по большому счету, бросили. Не мы разбежались, а нас бросили реально.

Парамонов: – В 1991 году я учился в седьмом классе, и мы жили в отдаленном гарнизоне Рязанской области. Разумеется, я, мальчишка, мало что понимал в тех событиях, но через родителей ощущал определенную тревогу. У нас же там бригада спецназа была, и по гарнизону витало напряженное чувство: отправят – не отправят мужчин на баррикады?

Сомова: – В 1991 году я стала мамой. В день, когда начался путч, моей дочери был один месяц. Я включила телевизор, увидела, что происходит в Москве, прижала дочку к груди, и меня сковал ужас и страх. Моя мама в то время как раз находилась в столице, так как только там можно было купить что-нибудь нужное для ребенка без талонов. Я думала только о том, чтобы события, которые разворачивались около Белого дома, не привели к войне.

Шеин: – Я тогда учился в Москве, в Высшей школе МВД. Там-то и происходили все знаковые события, так или иначе связанные с развалом СССР. Нас нередко привлекали к охране общественного порядка, я воочию видел, как и что происходило. У меня тогда появились надежды на то, что скоро мы будем жить в новом мире, в новой стане. И жизнь эта будет лучше, чем раньше. В большей степени мои надежды оправдались.

Фокин: – Я учился на четвертом курсе истфака университета имени Лобачевского. Бесплатно, разумеется. И работал на «Корунде» слесарем КИПиА. Конечно, эйфория была. Было все необычно: перестройка, демократия, гласность… Нас усиленно пичкали прозападной пропагандой, доступностью материальных благ. Вы спросите: «Как же так? Вы говорите, что при СССР все было доступно, а сами упоминаете «материальные блага»?» Честно отвечу, думали, что будет еще лучше! Да и чего греха таить – повелись мы на красивые картинки и слова. Люди не думали тогда, что с экрана телевизора и в газетах их могут обмануть. Верили новым политикам, Говорили-то они красиво!.. Но когда страна стала распадаться, когда начались вооруженные конфликты, тогда и появилась тревога, возникли сомнения в правильности происходящего. Ну а затем безработица, инфляция, невыплата зарплаты, бандитизм…

– Вы состоялись в новом времени и в новой стране, а испытываете ли ностальгию по советским временам? С чем она связана, чего вам не хватает сегодня из тех лет?

Попов: – Я бы не сказал, что у меня есть какая-то ностальгия именно по тем временам. Просто на те времена пришлась моя молодость с присущим ей светлым, радостным восприятием жизни, с верой в лучшее – вот по этому ностальгия, конечно, есть.

А что взять из тех лет? Поучиться там действительно есть чему. Например, какими темпами заводы строились, новые технологии внедрялись. В те времена много чего эффективного было, и подъем у населения был, энтузиазм. Люди ведь просто так работать не будут. Они видели, что многое строится, меняется к лучшему, это внушало им доверие, и от них была большая отдача.

Парамонов: – Нельзя сказать, что испытываю ностальгию, но есть моменты, которые я бы перенес из Советского Союза в наше время. Это чувство братства, локтя, коллективизм. Я вспоминаю годы детства: квартиры тогда не запирались, двери были открыты для всех. И еще: у людей единая цель была в Советском Союзе, а это сплачивает.

Сомова: – Да, я состоялась и в личной жизни, и в профессии, и реализую себя в общественной жизни. В этом году я возглавила Дзержинское местное отделение ЛДПР. Кстати, это была единственная партия, которая поддержала ГКЧП, выступавший против развала СССР.

А про ностальгию? Конечно, испытываю. Общественницей я стала в пионерском лагере «Чайка», куда ездила регулярно с семи лет. Выросла там с командира «звездочки» до председателя совета дружины. С нами занимались. Водили в походы, возили по Нижегородской области на экскурсии, прививали чувство патриотизма. Я до сих пор помню стихотворение, которое читали на митинге в честь 22 июня. Мне очень жаль, что такую огромную практику воспитания подрастающего поколения просто уничтожили. А это были прекрасные и интересные времена. У меня даже друзья до сих пор с пионерского лагеря остались.

Шеин: – Ностальгию по Советскому Союзу не испытываю. Сегодня многое изменилось к лучшему. Да, проблемы есть, но их можно решить. А в целом, на мой взгляд, сейчас жить в нашей стране нормально.

Фокин: – Ностальгия во всем. В самом духе той, советской эпохи. В простоте людей, в дружбе, открытости. В ключе под ковриком. В обилии выписываемых газет и журналов. В развитии самого общества, нашего города. Как было красиво! Даже в очередях! Скажу еще, что человек в СССР был уверен и в своем будущем, и в будущем страны. Кто хотел чего-то добиться, тот этого получал!

– В следующем году исполнится сто лет со Дня Великой октябрьской революции, положившей начало созданию СССР. Как, по-вашему, на государственном уровне следует отметить эту дату или лучше обойти ее молчанием?

Попов: – Вспомнить можно как дань истории, ведь дата эта сейчас уже условная, неоднозначная. На мой взгляд, в нашем современном государстве есть две значимые и похожие вехи: 1917 год и 1991-й. Ведь в результате революции 1917 года и последующих событий Россия много чего потеряла: и количество внутреннего валового продукта, и территорию, и население. Уже потом, спустя многие годы, наращивать все это стали. И в 1991 году потеряли много чего. Революции ведь всегда чреваты тем, что вслед за ними не эволюционно идет развитие, а через огромные потери.

Поэтому отмечать-то что и как?! Может быть, службу заказать по всем погибшим в результате всех этих революций?..

Парамонов: – Я думаю, что отмечать это вряд ли надо: сейчас же у нас совершенно другое общество и совершенно по-другому развивается. Или если отметить, то не празднованием, как было во времена СССР – тем более что и государственный праздник у нас перенесли с седьмого ноября на четвертое, – а как-то по-другому, без пафоса. Но и забывать такую дату нельзя. В средствах массовой информации, например, какое-то упоминание о столетии революции быть, конечно, должно.

Сомова: – Безусловно, да. Не помню, кто это сказал: тот, кто забывает историю, обречен на ее повторение... Это не только память о погибших людях, но и огромный жизненный урок для всего человечества. Кроме того, все новое – это хорошо забытое старое. На мой взгляд, историю нужно знать и помнить, для того чтобы перенять опыт и идти с ним в будущее.

Шеин: – Обходить молчанием нельзя, так как это было. От истории нельзя отрекаться и нельзя ее переписывать по-своему, так как ни к чему хорошему это привести не может. Я считаю, что даже если годовщину революции мы не будем отмечать так, как отмечаем государственные праздники, оценку этому событию нужно дать обязательно. Люди должны знать, что и как было, и делать свои выводы. Хотя сегодня молодежь, на мой взгляд, несколько далека от понимания необходимости знания истории своей страны, что очень плохо.

Фокин: – Полагаю, что наверху проигнорируют этот юбилей. Ведь люди уже сейчас задают вопрос: когда нам вернут завоевания социалистической революции? Когда человек труда вновь будет в почете? Когда вернут бесплатное образование и медицину? Когда уже реально начнут сажать мздоимцев и коррупционеров? Когда, в конце концов, власть будет для людей, а не для особо приближенных персон? Поэтому 100-летний юбилей ВОСР – это немой укор нынешней власти.

– Сегодня нередко говорят о возможности воссоздания некого подобия СССР. Вам бы этого хотелось?

Попов: – Хотелось бы. Пускай это будет не в той форме, как раньше, когда был общий центр и братские республики. Пускай политически они там сами определяются, как хотят. Главное, чтобы экономическое пространство было одно, и для этого нам нужны и Украина, и Белоруссия, и Казахстан, и Армения…

Советский Союз с экономической точки зрения был самодостаточен. Во-первых, более трехсот миллионов жителей проживало внутри самой страны, во-вторых, мы занимались экспортом в страны Варшавского договора. Все это позволяло построить большую экономику. Сейчас у нас около 150 миллионов жителей, и этого недостаточно для того, чтобы экономика выживала и была самодостаточной, – нет того уровня потребления. Поэтому кто бы ни пришел к власти, если он заинтересован в том, чтобы Россия была великой, сильной страной, будет прежде всего бороться за то, чтобы экономическое влияние России распространялось как можно дальше. Это необходимость. Поэтому-то и в Сирии мы сейчас присутствуем…

Парамонов: – Думаю, что это сейчас в принципе невозможно – независимо от того, хотелось бы этого кому или не хотелось. Да, Россия должна быть великой державой, но республики уже вряд ли объединишь. Хотя дружить с этими республиками, помогать им – надо.

Сомова: – Мне – нет. Я реалист и прекрасно понимаю, что в одну реку нельзя войти дважды. В СССР были прекрасное бесплатное образование, медицинское обслуживание, социальные гарантии для граждан. Вот это я бы взяла на вооружение и старалась сохранить. Кстати, наша партия проводит именно такую политику. А для себя? Мне нравится сейчас.

Шеин: – Я не вижу ничего того, что бы говорило о каком-то возвращении к советским временам. Сегодня принята программа приватизации государственного имущества, активно развивается бизнес… Разве это было в Советском Союзе? Даже близко не было. И лично мне возврата туда не хотелось бы. Да, сейчас некоторые люди идеализируют то время, но ведь и тогда не было никакого социального равенства, руководящие кадры, партийные работники жили гораздо лучше, чем народ. Просто все это было за семью печатями, и люди этого не знали. Сейчас у нас на все глаза открыты…

А в целом многое зависит от человека. Я, например, и в советское время нормально жил, работал и продвигался по службе, и в нынешнее тоже. Ведь у человека, если он добросовестно работает и стремится идти вперед, все будет хорошо при любом строе. А если он только сидит на кухне, кости всем перемывает и ноет, как все плохо, но чтоб стало лучше, ничего не делает, так ему нигде и никогда комфортно не будет. Я живу, радуюсь жизни, участвую и буду участвовать в общественной жизни, чего и всем советую.

Фокин: – Хотелось. И возможно, это произойдет. Есть страны, которые тяготеют к России, они близки нам исторически и по духу. Поживем – посмотрим.

Подготовила Алла ЕГОРОВА.