– Своими корнями праздник уходит в события российской истории 17 века. Как известно, в конце 16 – начале 17 веков в России разразилась смута, произошел системный кризис государства и общества, – рассказывает наш собеседник. – Он поразил все сферы общественной жизни: политику, экономику, культуру. Нравственность пала настолько низко, что люди спокойно начали делать то, что раньше им не пришло бы в голову. Например, извиняюсь за подробности, вспарывать животы беременным женщинам.

Кризис был вызван пресечением династии Рюриковичей: в начале 1598 года умер последний царь этого рода Федор I Иоаннович, третий сын Ивана Грозного, которого также называли Феодором Блаженным. Потом наблюдался феномен лжецарей, которые сменяли друг друга у власти, но не имели легитимности в глазах народа.

Все это сопровождалось атомизацией российского общества, внутри элиты возобладали не общегосударственные интересы, а клановые. Лидеры кланов часто опирались в борьбе друг с другом на иноземную помощь – в частности, короля Речи Посполитой Сигизмунда III и, соответственно, старались урвать для него как можно больший кусок условного пирога российского государства.

В 1610 году коалиционный орган правления – Семибоярщина – официально привел к власти в России сына Сигизмунда III польского 15-летнего королевича Владислава, который представлял государство, развязавшее против России интервенцию (с 1609 по 1618 годы шла русско-польская война – Прим. ред.). Польские войска оказались в Москве.

Это был предел, за которым встал вопрос: быть ли России самостоятельным государством или оказаться под иноземной пятой. Кстати, в то время Речь Посполитая была мощным европейским государством, включающим в себя Польшу и Литву, в котором преобладал католицизм. Так что это был удар не только по российской государственности, но и по Православной Церкви. 

Кстати, королевич Владислав вскоре уехал, правил через своего наместника Александра Гонсевского, а фактически правителем нашего государства оказался Сигизмунд III – ярый ненавистник России.

Естественно, что значительная часть российского общества, в первую очередь его привилегированный слой, была не в восторге от подобного развития событий. В России стали образовываться ополчения для освобождения Москвы от поляков. Первое, рязанское, не смогло выполнить свою миссию: поляки оказались сильнее.

А вот второе, нижегородское, ополчение под предводительством купца, земского старосты Нижнего Новгорода Козьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского, сформированное осенью 1611 года, оказалось гораздо успешнее.

– Что же конкретно случилось 4 ноября 1612 года?

– Собственно 4 ноября – это один из эпизодов борьбы второго ополчения за Москву. Сказать, что именно в этот день произошло окончательное освобождение столицы от поляков, исторически не совсем правильно. В этот день ополчение захватило китай-город – важную административную часть Москвы, а перед этим ополченцы молились перед копией Казанской иконы Божией Матери, которую возили с собой, и у них было ощущение, что икона им помогла. Здесь соединились светское и духовное начала.

Кстати, в дальнейшем царь Алексей Михайлович Романов провозгласил 4 ноября Днем благодарности Пресвятой Богородице. Этот праздник отмечался с 17 века до 1917 года, пока не вступил в конфликт с новой большевистской идеологией. Впрочем, какого-то особого значения государство ему не придавало, это был больше именно церковный праздник.   

Противовес 7-му ноября

– Александр Игоревич, как вы считаете, какие цели преследовало государство, устанавливая в 2005 году новый праздник?

– Понятно, что подобные праздники – это всегда идеология. Думаю, что День народного единства установлен в противовес 7-му ноября. Это была дата разъединяющего характера: одни наши современники в этот день проиграли, другие победили, а 4-го ноября вроде бы все победили – одержали важную победу над интервентами.

Сейчас государственная пропаганда в основном делает упор на национальном единстве: у нас много народностей, которые десятки, сотни лет живут в одной стране на более-менее справедливых началах, – в этом залог нашей стабильности. И, в общем-то, идея эта правильная. У нас же федеративное государство, и надо понимать, что оно должно чем-то цементироваться не только с юридической, но и с идеологической, духовной точки зрения. Для этих целей власть использует такого рода памятные даты, часто немножко притягивая их за уши – я еще раз подчеркиваю, что полное освобождение Москвы произошло позже. 

– Не странно ли, что в многоконфессиональном государстве в качестве идеологического цемента выбирается дата, важная только для представителей одной религии?

– Я согласен с тем, что здесь есть определенный религиозный подтекст разъединяющего характера. Однако тут можно парировать: большинство жителей России православные по вероисповеданию, и так уж получилось, что большая часть народного ополчения тоже была православной. В таких ситуациях, наверное, действует принцип, согласно которому  меньшинство должно подстроиться под большинство.
Печально, на мой взгляд, другое. Насколько я понимаю, российские власти, устанавливая этот праздник, стремились подчеркнуть не столько даже некое единство общества, сколько неконфликтную социальную среду. Вот тут возникает много проблем, сомнений и напрашивается вопрос: а насколько сейчас власть отдает себе отчет в истинном смысле этого праздника? Тема социального единства явно ушла на второй план.

Основным идеологом и пропагандистом праздника будет государство

– Любое современное общество очень сложно организовано, состоит из множества самых разных групп со своими интересами. Насколько в этих условиях вообще корректно говорить о народном единстве?

– Это так, но все равно практически у всех народов есть объединяющие праздники. И вовсе не обязательно, чтобы они были приурочены к каким-то грандиозным свершениям. Те же французы сколько времени уже отмечают День взятия Бастилии, хотя никакого стратегического значения для судьбы французской революции это событие не имело.

Да, мы представляем разные группы общества, но все равно какое-то ощущение единства должно присутствовать, иначе страна развалится на кланы со всеми вытекающими из этого последствиями. Вспомните, как в Сомали в 90-е годы несколько таких кланов фактически растащили государство на отдельные элементы.

– И все-таки, прижился ли День народного единства в российском обществе? И каковы отдаленные перспективы праздника?

– Самым главным праздником страны он, очевидно, не стал. И в обозримом будущем вряд ли станет. Еще живы те поколения, которые помнят день 7 ноября, и у них он по-прежнему ассоциируется с красным днем календаря, с Октябрьской революцией, с идеей справедливости и другими прекрасными лозунгами, которые провозгласили большевики (другое дело, как и насколько они были реализованы).
Для молодежи ни 7 ноября, ни 4 ноября пока большого идеологического значения не имеют. Думаю, что День народного единства в ближайшей перспективе будет чисто государственным, то есть основным его идеологом и пропагандистом будет, конечно, государство.

Другое дело, что праздник можно было бы дополнительно подпитать, но не пропагандой, а вполне материально. Чем больше наше государство не на словах, а на деле станет уделять внимания решению социальных проблем, чем честнее будет диалог между властью и  обществом, тем легче  нашему правящему классу будет нести идеологию единства в массы.

Наталья ПАНКРАТОВА.