Две знаковые для нашей страны даты – 25 октября (7 ноября) 1917 (Великая Октябрьская социалистическая революция) и 19–21 августа 1991 года (путч) – наверняка еще долго будут будоражить умы научно-исторической и просто неравнодушной общественности. Вокруг них продолжат кипеть споры, проводиться сравнения и сопоставления, но исчерпывающая, объективная оценка вряд ли когда будет им дана, ибо события эти очень неоднозначны и их восприятие зависит от того, кто и откуда на них смотрел и смотрит.

Мы предлагаем вам взгляд из Дзержинска. Поговорить с обозревателем «Репортера» на столь непростую тему согласился политолог, директор Центра стратегических инициатив Дзержинского филиала РАНХиГС Александр Егоров.

Социальный шок во имя достижения целей

– Александр Игоревич, в последнее время многие часто проводят аналогии между произошедшими в нашей стране событиями 1917 года – Великой Октябрьской социалистической революцией и 1991 года – путчем. Насколько это объективно, правильно? Разве можно сравнивать события, последствия которых оказались диаметрально противоположными?

– На мой взгляд, в обоих случаях был сделан его величество исторический выбор, причем это касалось как политической элиты, так и общества в целом. Старая элита – Временное правительство в 1917 году и ГКЧП в 1991 году – в обоих случаях расписалась в собственном бессилии решить насущные проблемы, в неумении говорить с народом и потеряла легитимность в его глазах. Новая же – большевики в 1917 году и команда первого российского президента Ельцина в 1991-м – завоевала сердца и во многом умы большинства общества. Новой элите удалось предложить – хотя нередко всего лишь на уровне хлестких лозунгов – то, в чем нуждались люди.

Конечно, эпохи разные, но как в 1917-м, так и в 1991 году население страны не покидали мечты о справедливости. Например, перераспределить незаслуженно присвоенные старой властью материальные блага, облегчить жизнь простых тружеников и прочее.

Вместе с тем аналогии заканчиваются, когда мы переходим к обсуждению темы свободы. Мне кажется, что, в отличие от 1917 года, в 1991-м наше общество буквально дышало этой идеей. Свобода выбора, свобода предпринимательства, свобода мысли и слова – все это не было пустым звуком для многих людей, особенно для интеллигенции.

Что касается последствий, то я не стану оценивать их как диаметрально противоположные. Безусловно, существуют позитивные и негативные результаты и революции 1917 года и событий 1991 года. Победители действовали напористо: большевики ввели «военный коммунизм», Ельцин – приватизацию и либерализацию цен. То есть через социальный шок новые лидеры рассчитывали сравнительно быстро достичь поставленных целей. Далеко не все у них получилось…

Революции или путчи?

– Давайте расставим правильно акценты: что из этих событий все-таки революция, а что – путч. В наших головах полная мешанина.

– Что касается октябрьских событий, то споры продолжаются до сих пор. Мое мнение состоит в том, что эта была настоящая революция, вызвавшая глубокие социально-экономические, политические и культурные изменения в стране. Для этого применялись разные средства, среди которых насилие занимало чуть ли не первое место. Однако жажда построить новый мир захватила миллионы людей, и с потерями не считались.

А вот августовские события 1991 года вызывают много вопросов. Насколько это путч, то есть государственный переворот, совершенный ради захвата власти? Насколько искренни были члены ГКЧП, говоря о своем желании спасти СССР от развала? Ведь многие из них могли потерять свои должности в случае подписания нового союзного договора. Какова роль Горбачева в этих событиях? Ведь он повел себя крайне осторожно, если не сказать трусливо, предпочитая наблюдать со стороны борьбу ГКЧП и Ельцина.

Знаете, недавно я пересматривал пресс-конференцию членов ГКЧП, которая состоялась 19 августа 1991 года, и путаница только усиливается: с одной стороны, они говорили о поддержке реформ, а с другой – подчеркивали, что именно эти реформы и завели страну в тупик. Подчеркивали, что нужно провести генеральную ревизию в стране… Но что мешало им сделать это без чрезвычайщины? Складывается впечатление, что они не до конца представляли, как будут действовать далее.

– Насколько одинаковы были предпосылки к двум этим знаковым событиям, их необходимость и цели тех, кто за ними стоял?

– Любые катаклизмы в стране происходят не вдруг. Я убежден, что всякие версии о заговорах мировых элит против России не имеют под собой серьезных оснований. Конечно, фактор иностранного вмешательства в эти события нельзя отрицать (например, большевики получали деньги от Германии, а Ельцина поддержали западные страны), но всегда решающими являются внутренние предпосылки. А они традиционны: нарастание кризиса власти, потеря ее связи с обществом, демагогия вместо решения конкретных социальных проблем, провальная кадровая политика. И что любопытно: до последнего момента власти предержащие надеялись на поддержку со стороны народа. Или хотя бы на его нейтралитет. Как выяснялось, зря.

Что касается целей, то не стоит представлять участников этих событий этакими романтиками. Мол, боролись за счастье людей. Цели в политике всегда определяются борьбой за власть. А если к этому добавить привлекательные лозунги («Земля крестьянам!», «Фабрики рабочим!», «Мир народам!»), то это лишние очки в копилку тех, кто эти лозунги использовал при общении с народом, сумел убедить его в том, что все будет реализовано.

Как личности несоизмеримы

– Ленин и Ельцин! Насколько соизмеримы роли этих личностей в истории и нашей страны, и мира? Что прежде всего двигало тем и другим: стремление к развитию страны, улучшению жизни народа в целом или элементарная жажда власти?

– При всем уважении к первому Президенту России скажу, что Ленин и Ельцин как личности несоизмеримы. Вообще масштаб Ленина таков, что, по-моему, никто из политиков XX века до него не дотянулся. Он теоретик и одновременно практик революции. Он создатель партии нового типа, оказавшейся способной взять власть целиком и удержать ее в стране, охваченной масштабным кризисом. Он взялся за грандиозный социальный эксперимент, аналогов которому в мировой истории не было. На мой взгляд, власть ему была нужна для радикального преобразования общества.

Ельцин же, напротив, не был мыслителем-теоретиком, его стихия в лучшие времена – это улица, где он собирал многотысячные митинги. Как созидатель он себя не проявил. Но жажда власти – его характерная черта.

– Как думаете, почему за тридцать лет после 1917 года в стране было так много сделано для ее развития, и даже одержали победу в Великой Отечественной войне, а за те же тридцать лет после 1991-го: чем дальше – тем страшнее. В чем или ком тут дело?

– Здесь работают несколько факторов. Во-первых, временной. Темп жизни ускорился многократно, на людей, как снежный ком, сваливаются все новые проблемы. Одна пандемия коронавируса чего стоит. Психологически труднее преодолевать трудности, зная, что некогда болеть… Во-вторых, управленческий. К сожалению, нынешняя кадровая политика все чаще востребует не столько профессионалов, за плечами которых бесценный опыт, сколько людей «команды начальника», преданных вождю. Конечно, эти факторы бытовали и ранее, но сейчас, по-моему, они приобрели гипертрофированный характер.

– А что касается партий… Получается, партия рабочих и крестьян – КПСС – была более сильной, мудрой, уважаемой, нежели сменявшиеся партии власти последнего тридцатилетия. Не потому ли, что они партии не народа, а именно власти, о чем не стесняются заявлять?..

– Всему свое время. Да, в первые несколько десятилетий своего пребывания у власти коммунисты (сначала большевики) показали эффективность с помощью мобилизационной политики. Провели индустриализацию, создали мощную военно-промышленную базу, поддержали коммунистические партии в Европе и Азии. У многих людей (в том числе за рубежом) возникло мнение, что капиталистическое общество рискует проиграть в конкурентной борьбе социализму. Но затем руководители партии проспали научно-техническую революцию, обеспечившую Западу более высокий уровень и качество жизни. Так что о мудрецах говорить не стоит. А современные партии, конечно, нацелены на технический и технологический прогресс, но в первую очередь ориентируются на политических лидеров и олигархов.

Главное, чтобы достойные люди были востребованы во власти

– Александр Игоревич, теперь самый больной для меня вопрос. Почему СССР хоть и не любили, боялись, но уважали, а о современную Россию все, кому не лень, чуть ли не ноги вытирают? Никого всерьез не страшит даже наше наисовременнейшее вооружение, которым постоянно хвалится Путин.

– Внешняя политика, по сути, есть продолжение внутренней. А значит, весьма похожие у них болячки. К тому же в современном мире тянутся к тому, кто обладает так называемой мягкой силой, проще говоря, привлекательностью. К стране тянутся партнеры и друзья, потому что у нее хорошая экология, высокий уровень и качество жизни населения, самобытная и вместе с тем открытая миру культура, передовые цифровые технологии. Отличный футбол, в конце концов.

– А может, мы просто сами себя совсем уважать перестали?

– Ну что вы, нет. Это у нас имеется. По крайней мере, на государственном уровне. И слава Богу, есть достойные люди, которых гражданское общество уважает за их выдающиеся достижения. Они есть среди людей всех профессий. Главное сейчас состоит в том, чтобы эти люди были востребованы во власти.

– Тогда, возможно, собака зарыта в том, что нет у нас сегодня четкой идеологии, а главное, национальной идеи?

– В целом согласен. Многие мыслящие люди находятся в растерянности, поскольку не видят идеологической подпорки политики. Ранее строили коммунизм – самое передовое общество в мире, а теперь что строим? Общество потребления? Примитивно до слез.

Но в современном мире невозможно просто так сесть и написать тезисы о национальной идее. Она вызревает годами, десятилетиями и даже веками, а также опирается на исторические корни и менталитет общества. В ней заложен такой смысл, ради которого общество готово идти на ограничения и даже жертвы. Да и нужна ли такая идея, когда все чаще распадается общественное, а на первый план выходит индивидуальное?

Алла ЕГОРОВА.