В минувшую пятницу оренбургские кукольники давали на сцене Дзержинского театра кукол «Мертвые души» в постановке Вадима Смирнова. Посмотрела и отчетливо осознала: жаль, очень жаль, что у нас не балуют взрослую публику взрослыми кукольными спектаклями, забывая, что не только дети могут быть благодарными зрителями, особенно если постановка стоящая.

По двум классикам сразу

Худрук Оренбургского областного театра кукол, заслуженный артист РФ Вадим Смирнов, судя по его творческому списку, любит и умеет ставить классику – Пушкина, Булгакова, Островского, Шварца, Шекспира. А в «Мертвых душах» замахнулся аж на двух классиков сразу – Гоголя и Булгакова, в разное время написавших по схожей фабуле один поэму, второй пьесу, а потом и киносценарий.

Премьера спектакля состоялась в 2017 году. Актеры, задействованные в постановке, настолько сыгранные, а их движения и эмоции – по-аптекарски точные, вывереные, что нет сомнений: играть его артистам приходится часто. И видимо, не только на домашней сцене. Полюбопытствовала, зашла на сайт Оренбургского областного театра. Так и есть: в аннотации к постановке говорится, что спектакль «Мертвые души» – участник многих всероссийских и международных фестивалей. Такое действо и в самом деле не стыдно выставить на суд метров театрального искусства.

Оренбургская театральная версия истории о похождениях Чичикова сложна – и не только в техническом, но и в смысловом плане, местами крайне фантасмагорична, символична, с явными параллелями и особым авторским акцентом, все же отличным, как мне показалось, и от гоголевской поэмы, и от булгаковской пьесы. Пожалуй, спектакль ориентирован на зрелую, искушенную публику, владеющую обоими текстами и имеющую зрительский опыт. Без знания текста понять авторский замысел, причем любого из трех авторов этой постановки, начиная с Гоголя, наверное, все-таки сложно.

Тем не менее на спектакль, приехавший к нам из Оренбурга, благодаря всероссийскому проекту «Большие гастроли», в основном были приглашены дзержинские девятиклассники, которым в этом году еще только предстоит познакомиться с первоисточником. Надо признаться, такого количество завистников вокруг себя я давно не наблюдала: многие мои знакомые были огорчены тем, что взрослый спектакль пустили в дневное время, не дав им шанса увидеть игру оренбургских кукольников. Сожалел об этом и режиссер-постановщик «Мертвых душ» Вадим Александрович Смирнов, о чем не преминул заметить на пресс-конференции, состоявшейся после спектакля.

Вадим Александрович Смирнов, худрук Оренбургского областного театра кукол, заслуженный артист России.

Выпускник Нижегородского театрального училища им. Е. Евстигнеева и Ярославского театрального института. В 2002 году окончил аспирантуру Санкт-Петербургской академии театра, музыки и кинематографии по специальности «Режиссура и мастерство актера театра кукол».

С 1991 по 2007 г. – преподаватель мастерства актера с куклой Нижегородского театрального училища. Поставил несколько спектаклей в Дзержинском театре кукол. Среди них – «Ворон» и «Мэри Поппинс вернется!».

В 2004 году назначен худруком Нижегородского государственного академического театра кукол. В начале двухтысячных участвовал в создании телепередачи «Часы с кукушкой», которая шла в эфире ТК «Волга».

С 2007 года – преподаватель Оренбургского колледжа культуры и искусства и главный режиссер Оренбургского областного государственного театра кукол. В сентябре 2014 года стал художественным руководителем этого театра.

Среди поставленных Вадимом Смирновым спектаклей – «Маленькие трагедии» и «Сказки Пушкина», шекспировский «Сон в летнюю ночь», «Женитьба Бальзаминова» по пьесе Александра Островского, «Зойкина квартира» по Михаилу Булгакову, «Тень» и «Снежная королева» Евгения Шварца.

Клип – не всегда плохо

Любопытно, что между пьесой Булгакова от 1931 года и поэмой Гоголя от 1842 года пролегают без малого 90 лет – почти столько же разделяют постановку Вадима Смирнова и ее драматургическую основу. Ну а сама история пройдохи Чичикова была написана, получается, за 175 лет до того, как Вадим Александрович решил показать ее на сцене.

И вроде бы большие временные величины, а страшно признавать, что ничего с тех самых гоголевских пор не изменилось: все три произведения удивительно современны и буквально с натуры списаны. С поправкой лишь на детали, свойственные каждой эпохе. И вот уже гоголевская тройка резвых лошадей, которая несется по бескрайним просторам Руси, почти через 200 лет превращается в полудохлую кобылу, еле плетущуюся по российским ухабам…

Или вот: если во времена Гоголя правосудие над Чичиковым не свершилось по причине его бегства из безвестного города, то уже у Булгакова допускается мысль, что приговора можно избежать, дав нужному человеку взятку. А что, в наши дни проблемы решаются как-то иначе? Вот и не счел постановщик нужным исключить из своего спектакля эпизод с вознаграждением полицмейстера. (Оно, между прочим, исчисляется 30 тысячами. Ничего не напоминает?)

А вот еще одна примета нашего времени – клиповость в подаче информации. Она подразумевает ритмично, довольно быстро сменяющие друг друга яркие картинки и образы, создающие мозаичное панно без воды, эдакую выжимку. И сценический рассказ режиссера Смирнова, по сути, и есть клип, снятый по мотивам одного эпизода из жизни Павла Чичикова – его похождений в губернском городе NN.

Как и положено этому типу доставки информации, повествование в спектакле «Мертвые души» лишено линейности: все начинается с суда над аферистом Чичиковым – с того, чем, собственно, заканчивается пьеса Булгакова. И в эти судные сцены постоянно вторгаются флешбеки, кадры из прошлого – воспоминания самого Павла Ивановича, его слуг и местных помещиков о том, как развивалась история с куплей-продажей мертвых душ. И каждая сцена подается, само собой, в клиповом русле: ярко, эффектно, динамично. А финал оформлен и вовсе феерично – все чичиковские купчие сгорают в огне. Как же это по-булгаковски, хотя в его пьесе завершающего пожара и нет.

Но клип, если судить по постановке Вадима Смирнова, – это не всегда плохо: в отличие от других современных клиповых подач всего и вся, в большинстве своем опустившихся до примитивизма, оренбургская – искусно гравированная шкатулка с секретом. Но открывается он, пожалуй, только посвященным хотя бы в перипетии гоголевского сюжета – только тогда в сознании всплывают недостающие звенья, недосказанность трансформируется в завершенную мысль, а зритель становится соавтором режиссера спектакля, додумывая, а не вопрошая, что тот хотел сказать миру.

Но вот что удивительно: все полтора часа, что шел спектакль, в зале, наполненном школьниками, стояла мертвая тишина. В конце концов, не учительского же окрика и двойки за поведение боялись школьники.

Говорящие лица

Как бы там ни было, уверена: этот культмассовый поход в театр кукол уже не дети, но еще и не взрослые зрители не забудут: Вадим Смирнов изрядно потрудился над тем, чтобы сделать зрительный ряд запоминающимся.

Возможности театра, тем более театра кукол и особенно в гастрольном спектакле, ограничены – временем, пространством, технически и т.д. Режиссерам-постановщикам все время приходится выкручиваться, чтобы публика не заметила этой ограниченности. Вот и здесь, в «Мертвых душах», многое из того, что осталось за кадром или неисполнимо в походных условиях, автор постановки пытается передать через сильный зрительный образ.

В спектакле нет привычных для театра кукол богатых декораций, лишь скромный задник с реалистичными изображениями крестьян, которые при особом освещении превращаются в 3D-фигуры и с укором смотрят на тебя, – пробирает до мурашек. А из крупного, сюжетно важного реквизита – выразительная бричка, на которой путешествует Чичиков, да затейливый стол, разноуровневый, с обратной перспективой, обращенный в зал низкой узкой частью. За ним поначалу сидят судьи, но потом, по ходу пьесы, он трансформируется в любой предмет или поверхность. И поверьте, этого вполне достаточно, чтобы пережить сильные эмоции, глядя на то, что происходит на сцене.

Для того чтобы не вкладывать в авторский монолог те характеристики героев, которые есть у Гоголя, постановщики – режиссер Вадим Смирнов и художник Марина Зорина – наделили каждую куклу говорящей внешностью. Присмотритесь к помещикам, с которыми встречается Чичиков: у них же на лице написано, кто они и что собой представляют. Причем режиссер не случайно выстроил иную, чем у Гоголя и Булгакова, цепочку визитов главного героя: чем дальше, тем дурнее лица хозяев поместий, чем больше у них пороков, тем они безобразнее, а конечный персонаж Плюшкин – так сущее чудовище.

Неоправданные надежды

Многое из того, что зримо, построено у Смирнова на контрасте.

В спектакле идет постоянное противопоставление живого и мертвого. Впрочем, оно заложено еще Гоголем. С точки зрения христианина, души не могут быть мертвыми – они вечно живые. А у Смирнова они оказываются еще и живее живых: герои истории вроде бы и живые, но куклами сделаны, а сгинувшие от хвори и тяжелой жизни крестьяне, которых видит в своем сне Чичиков, выходят на сцену людьми из плоти и крови.

Да и судей в постановке Смирнова актеры играют живым планом не случайно: олицетворяя собой громаду государственной машины, систему, они возвышаются над основными героями постановки – маленькими управляемыми куклами. Одетые во все черное, с масками на лице и плащами на плечах, эти вершители судеб напоминают воронье. Но они не заполонили все сценическое пространство: в противовес им в спектакле несколько раз появляется женщина в белых одеждах – мать Чичикова, которая баюкает маленького Павлушу со взрослым лицом (видимо, никто, да и он сам, уже не помнит, каким был в детстве) под колыбельную песню со словами «Бог тебя дал, Христос даровал…».

Да, как это ни странно, но и аферист Чичиков изначально был чист и непорочен, как любой ребенок. Наконец, искренне любим – матерью, единственным человеком, принимающим свое дитя безусловно. Появление в спектакле образа матери, которого нет ни в книге, ни в пьесе, – по сути, шанс, который дает режиссер своему герою, не веря, что он законченный подлец. И это шанс изменить свою жизнь, выпустить из своей внутренней неволи Человека – будто Чичиков – самостоятельная фигура, не зависящая от авторской воли. С чего бы это?

Просто Смирнов симпатизирует Чичикову больше, чем Гоголь и Булгаков. И это угадывается во всем: у его героя еще человеческое, не гротесковое лицо, хотя и с неприятным выражением, которое создает вороватый прищур желтых глаз и будто поджатые губы. Да и говорит Павел Иванович не кукольным писклявым голосом, а вполне приятным баритоном. И русского мужика-то он способен пожалеть и оценить, и слова-то правильные говорит про неуместность балов во время голода и мора…

Вот только не оправдывает режиссерских надежд Чичиков: когда, уже буквально под занавес, в его видениях снова появляется мать со своей бесконечной колыбельной, ее сын резко обрывает песню, приказывая слуге гнать прочь…

На пресс-конференции моя коллега спросила оренбургского режиссера с нижегородскими корнями: а есть ли выход, на его взгляд? Дескать, прошло почти два века с момента рождения поэмы «Мертвые души», а мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. «Театр ставит проблему, но не решает», – ответ Вадима Смирнова.

А может, плохо решаем или вообще не решаем? Вот и не закончится никак этот день сурка…

Елена СЕРОВА.