По образу – и подобие
«Репортер» рассказывает об иконописце-реставраторе Яне Шикло, которая уверена: восстанавливать то, что является историей большая ответственность.
В нашем городе шанс встретить иконописца-реставратора, наверное, такой же, как познакомиться с профессиональным ловцом жемчуга. И все-таки мне повезло. Разумеется, как всегда, случайно – благодаря стечению многих и многих обстоятельств, которые привели мою младшую дочь в класс, где учится сын Яны Шикло – православного художника, возвращающего иконам древних мастеров стертые временем лики и пишущего новые образы.
После фильма «Андрей Рублев» во мне проснулся особый интерес к иконам и их создателям. Да и реставраторы для меня всегда были и будут волшебниками. Никому никогда не завидовала – только им, умеющим проникнуть в авторский замысел, отнестись к нему с глубоким уважением и воспроизвести идею точь-в-точь, без отсебятины, без гордыни.
Помнится, будучи студенткой, буквально подсела на книги по реставрации и реставраторах, читала взахлеб и все сокрушалась, что так, как они, не могу, не умею.
В этом деле для меня и по сей день особенно привлекательна возможность спасти от гибели вневременные сокровища, сохранить для потомков образ того самого истинно прекрасного, с которым непременно стоит сверять свою жизнь. Убери идеал – и человек приземлится, а потом и вовсе оскотинится.
История цивилизации знает немало тому примеров. Да и сейчас из нас разве не пытаются вытравить каленым железом воспоминание о совершенстве, дабы, не зная достойных для сравнения образцов, мы соглашались на суррогат, на фальшивку? По образу и подобие – можно и так повернуть знаменитое библейское выражение, и в этом, наверное, не будет ошибки.
Понимаете, почему я так рада была своему нечаянному знакомству с Яной Шикло?
Чудеса на кухне
Мне почему-то представлялось, что у нее непременно должна быть мастерская, чтобы писать иконы, на худой конец – отдельная комната. Но на деле все оказалось не так, как в фильмах и книжках: свои чудеса Яна творит на шестиметровой уютной кухоньке, прямо на обеденном столе, поглядывая на картинку за окном, всегда разную и часто вдохновляющую.
Баночки с красками, Божий дар и благословение – по большому счету, это все, что нужно для чудотворения. Ну а по маленькому – понятное дело, на порядок больше.
В арсенале иконописца каких только инструментов не водится! Есть чисто художественные, с причудливыми названиями – цировка, она же графья, лампемзель, хрустальный курант, зубок; другие же, как пинцет и скальпель, позаимствованы у медиков.
Ну а как же особые химические составы, которыми реставраторы вычищают древние иконы от следов времени и людской небрежности прежде, чем взять в руки кисть и восстановить утраченное? Дома с ними не поработаешь – в большинстве своем ядовиты. И хорошо, что Яна этим не занимается, как оказалось.
В иконописи тоже существует разделение труда: одни спецы из липы (это в наших краях) или кипариса (а это на югах) строгают дощечки, наносят на них пластичный грунт - левкас, обеспечивающий сцепление с красками, другие – «химичат», третьи – живописуют. Последнее, пожалуй, единственно женское дело в иконописи – фантазийное, тонкое, требующее особой деликатности и усидчивости.
Натурпродукт!
А краски-то у Яны, смотрю, настоящие: на окне разнокалиберные баночки, краски особенные – сухие, россыпью, некоторые крупнозернистые. Иногда вручную, с помощью стекла и хрустального куранта художник перетирает их в более мелкую взвесь – этого требует, к примеру, ярославское письмо. А вот для новгородской иконописной школы, говорит Яна, привычна крупная фракция пигмента.
Все до одной краски, как выясняется, натуральные, природой данные. Акриловые или масляные здесь не годятся – они, поясняет моя собеседница, создают на поверхности рисунка пленку, которая со временем растрескается. Да только ли пигменты в иконописном деле – натурпродукт? Все от начала до конца в иконе – настоящее!
Деревянная основа – это само собой разумеющееся. Тот же левкас варят из меда, мела и желатина с добавлением клея животного происхождения. А порошковые краски разводят яичным желтком. В завершение икона покрывается обычно льняной олифой: ее выливают порциями на изображение и пальцами разгоняют по поверхности – завораживающее зрелище, между прочим.
Натуральность всех материалов – гарантия того, что этот сложный, многослойный «пирог» будет «дышать», не пострадает от перепадов влажности в помещении и сохранится в первозданном виде, может быть, даже не один век. Ну, или почти в первозданном - цветность со временем может пострадать. Если присмотреться к старым иконам, то мы с удивлением обнаружим на них лики с зеленым оттенком – так себя ведут при окислении свинцовые белила. Такие вот они непредсказуемые, минеральные краски.
Девушка с рубанком
Путь Яны Шикло в иконопись был замысловато извилистым. Даже чересчур, пожалуй.
В Нижегородское театральное училище на отделение, где готовят художников-бутафоров, она поступила, как часто бывает, за компанию с друзьями. Через год себе честно призналась: ну какой из меня театральный деятель?! Хотя реставрировать, а этим часто приходится заниматься бутафорам, Яне явно нравилось.
По созвучию слов выбрала другое учебное заведение для поступления – Суздальское реставрационно-художественное училище, которое в 2013 году было преобразовано в филиал Санкт-Петербургского института культуры. Только вот опять ошиблась, на этот раз уже с факультетом.
Ее, девушку из верующей семьи, потянуло к иконописи, да и все знакомые батюшки, видя в ней недюжинный талант, благословляли ее на это богоугодное дело. Но тут злую шутку с Яной сыграла юность с ее неопытностью и языковая логика: икона пишется на деревянной основе, значит, решила абитуриентка, надо поступать на факультет деревянного искусства.
В итоге Яна оказалась единственной девчонкой в мальчишеской группе, в составе которой ей четыре года предстояло осваивать столярное искусство и основы реставрации мебели. Ужас и паника охватили студентку уже после первого знакомства с инструментами, которыми ей придется научиться работать, а это и разные виды пил, и лобзики, резаки, ножовки, рубанки и т.д.
Первая мысль, конечно же, была «Бежать!»
Но разве настоящий боец (а он чувствуется в Яне, несмотря на ее хрупкость и внешнюю кротость) спасается бегством? Удержал от опрометчивого шага девушку и сам Суздаль – все-таки город-музей с 11-вековой историей, 5 монастырями, 53 церквями и десятками ежегодных фестивалей.
Ну а последним якорем оказалась перспектива во время обучения все же прикоснуться к иконописи в рамках дисциплины «Копирование». Она предполагала создание точных копий с исторических икон по старинной рецептуре с тем, чтобы впоследствии этот навык можно было применить при реставрации.
Каждому – ноша по силам
Но примерив на себя ремесло, к которому Яну так тянуло, она чуть было не сдалась, осознав, насколько это ответственно – восстанавливать то, что является историей. Ведь не все реставрационные ошибки можно исправить – отчетливое понимание этого и рождает страх перед тем, что ты можешь собственноручно загубить православную реликвию. – По неопытности, по случайности.
Не многим зрелым людям дано осознать и добровольно взвалить на себя груз этой ответственности, а тут совсем еще девчонка примерилась к ней! И ведь опять справилась! Настойчиво, пусть и черепашьими шагами, двигалась вперед, набивая не только шишки, но и руку. И чем тверже рука девушки становилась, тем увереннее чувствовала она себя в профессии.
В том, что иконопись станет делом ее жизни, Яна уже не сомневалась к концу обучения в Суздале. Поэтому сразу же поступила в Мстерский филиал Санкт-Петербургской школы народного искусства.
Это, пожалуй, одно из немногих мест, шутит Яна, где иконописцы-реставраторы делятся с коллегами тайнами своего мастерства. Вообще же они не склонны к профессиональным откровениям: конкуренция. Бывает, так и уносят с собой в могилу все свои секреты…
Даже сейчас, по прошествии пяти лет после окончания учебы в Мстерах, признается Яна, она всякий раз волнуется, когда садится за работу. Особенно, если это заказ на оригинальную икону: там, где творчество, всегда много неожиданностей, а значит, переживаний и седых волос.
А вот в реставрационном деле Яна со временем обрела некое эмоциональное равновесие, потому что усвоила простую истину: не попробуешь – не узнаешь, а если так, есть ли смысл тревожиться? К тому же, мастер предельно честна с собой и по отношению к заказчикам – берется только за то, в чем разбирается. К примеру, реставрация икон 18-19 века – ее конек, а вот для восстановления более ранних работ считает свой опыт еще недостаточным.
Частичка светлой души
Почему же люди заказывают иконы у мастера, хотя нынче в любой церковной лавке нет недостатка в самых разных образах? А вот и есть, оказывается.
К Яне нередко обращаются, причем и из-за границы, с просьбой написать мерную икону – ее размер один в один совпадает с ростом новорожденного. На ней, разумеется, изображен святой, в честь которого нарекли малыша. В Древней Руси 17-18 века такие иконы писали к крещению младенца, но только в царской семье, в крайнем случае – дворянской. Сейчас же эта традиция приобрела массовость, при этом каждая такая икона – настоящий эксклюзив.
Часто пишет православная художница и семейные иконы, где собраны воедино тезоименные святые всех домочадцев заказчика. Если в этой семье рождаются дети, то лики их покровителей вписываются в икону. Она, понятное дело, тоже может быть только рукотворной.
А вот главные православные иконы – с изображением Божией Матери, Спасителя, самых почитаемых святых, хотя и продаются в наш печатный век в каждом приходе, но не всем верующим к душе. И не из-за гордыни, конечно. Ведь икона – это не картина, и стоит она в «красном углу» не для красоты. Поэтому и должна она вызывать особые чувства у того, кто к ней молитвенно обращается.
У рукописной иконы, разумеется, больше шансов найти отклик в сердце страждущем: ведь в ней – частица души автора. И хорошо, если эта душа истинно верующая (среди современных иконописцев и атеисты попадаются – всякое бывает), светлая – такая, как у Яны Шикло. Наверное, поэтому мне показались ее иконы близкими, родными.
Елена СЕРОВА.