История дзержинки Татьяны Александровны, которая пытается избавить сына от наркотической зависимости
Говорить, что наркоманы появляются в кризисных семьях, можно сколько угодно. Вот только им, семьям, не станет легче от таких заявлений. Когда они обнаружат, что беда пришла в их дом и прочно там обосновалась, настанет минута другого, более страшного открытия – неоткуда ждать помощи.
Однажды это поняла и Татьяна ЛАПИНА, которая согласилась поделиться с «Репортером» личной историей борьбы за жизнь своего несовершеннолетнего сына. Два года назад он стал зависим от курительных смесей – спайсов. За это время Татьяна Александровна, кажется, испробовала все, что могло бы ему помочь. Но ситуация прежняя, и для нее вопрос «что делать?» остается открытым до сих пор.
Один за всех
– Неужели действительно ничего не помогает?
– Картина такова, что люди доведены до отчаяния и ощущения полнейшей безысходности в борьбе с этой напастью. Государство придумывает и подписывает законы, наркоотдел работает сутками, наркодиспансер консультирует, лечит и контролирует, ставя на учет. Им кажется, что они делают много, но все их старания – капля в океане, у которого нет границ. Иногда я буквально чувствую, как он меня поглощает. Я не знаю, как ему противостоять и как бороться со страхом, но продолжаю действовать. У меня нет права совсем опускать руки – речь идет о моем сыне, о его настоящем и будущем.
Кроме того, если оставить в стороне законы, полицию, медиков и остановиться на созависимых родителях, то выйдет, что даже они не в состоянии стать соратниками в этой борьбе. Казалось бы, в общении с обычными людьми, которых эта проблема касается лично, должно быть проще. Но это не так.
– Почему?
– Потому что люди не смеют признаться обществу, друг другу, а иногда и самим себе в том, что их семью постигло такое несчастье. В свое время я пыталась создать общество матерей, чтобы мы могли вместе помогать нашим детям. Не получилось. Позже я нахватала своих «шишек» и поняла, почему так.
В моем окружении многие знают, что Гриша – наркоман. Это сильно повлияло не только на его жизнь, но и на мою. Стало сложнее на работе, изменилось отношение соседей и некоторых друзей. Я обнаружила, что в данной ситуации общество скорее ополчается против семьи, чем помогает ей. Мой сын пытался учиться в техникумах – ему не давали. В открытую заявляли: нам не нужны такие студенты, уходи. А мне прямо в лицо говорили: это вы, родители, во всем виноваты.
Да, мы с мужем согласны, что есть наша вина. Но мы за ошибки уже поплатились! Что дальше? Что делать теперь, здесь и сейчас? Для чего устраивать гонения на семью, которой и без того тяжело?
Вот почему я прекрасно понимаю и не виню тех, кто не может открыто помогать своему ребенку. Ведь все равно, я это точно знаю, каждый родитель действует. По-своему, но действует.
– Когда вы говорили о родителях с такой же проблемой, как у вас, то назвали их созависимыми. Что вы имели в виду?
– Созависимый – это тот, кто живет рядом с зависимым. И он находится в такой же зависимости, только от зависимого. Так обычно называют родственников больного наркоманией, алкоголизмом или, скажем, родственников игромана. В созависимости живет вся наша семья. Я, мой муж, младший сын. Даже мой отец, дедушка Гриши. Кстати, он очень боится внука. Не пускает его в дом.
Следите за детьми
– Как вы заметили, что с Гришей происходит что-то не то?
– Я это почувствовала. У нас с ним всегда были сложные отношения. А особенно непросто складывалось его общение с отцом. Когда он стал подростком, ситуация обострилась. Конечно, сыграло свою роль и появление в семье второго ребенка. Грише казалось, заботы стало меньше. Это привело к тому, что ребенок стал в основном «уличным», домой приходил только ночевать.
Я стала замечать перемены в сыне: он становился то заторможенным, то иногда без причины веселым. Спрашивала его: «Григорий, что с тобой?» Он объяснял все тем, что выпил немного пива, и смотрел на меня слегка прикрытыми, красными глазами. Красными! Алкоголем от него не пахло.
Со временем он стал скрытным, потерял интерес к учебе, прекратил посещать секцию. Стал чаще просить деньги. Появились новые подозрительные друзья. Начались ссоры, шантаж, вранье, попытки суицида…
Если бы у меня была возможность выступить перед мамами и рассказать им свою историю, то в первую очередь я посоветовала бы внимательнее следить за своими детьми.
Употребляющие спайс пьют много жидкости, у них сухо во рту. Если вечером у вас был полный графин воды, а к утру ничего не осталось, обратите на это внимание.
Они едят много сладкого, появляется глюкозозависимость. Если варенье, сгущенка, конфеты «улетают» за считаные минуты, то это должно навести на мысль.
Еще в состоянии дурмана они не могут сохранять обычное положение тела, падают или садятся куда попало, поэтому у них, как правило, грязная одежда.
Наркоманы теряют чувство ориентации в пространстве. Встаньте за открытой дверью комнаты, в которой сидит ребенок, и попросите его к вам подойти. Посмотрите, будет ли он перешагивать несуществующее препятсвие в виде порога. Дети, употребляющие наркотические вещества, постараются это сделать.
Возможны нарушение сна, потеря аппетита, резкая смена настроения, сонное состояние или осиплость голоса. В карманах у них можно обнаружить части пипетки или шариковую ручку без стержня – туда они закладывают смесь для курения.
Я бы посоветовала заглянуть в сотовый телефон ребенка. Если там появились неизвестные номера, входящие сообщения о «закладках» или эсэмэски с содержанием «Работаем» от абонентов типа «Мята», «Мясо» или «Ромашка», бейте тревогу.
Стоит обращать внимание на то, какие сайты посещает ребенок. Желательно попасть на его страницу в социальных сетях.
Если беда уже постучалась в вашу семью, действуйте как можно быстрее. Любыми путями добейтесь того, чтобы сын или дочь сдали анализы в наркологическом диспансере (там можно анонимно). Обязательно побеседуйте со специалистами.
– Что такое спайсы?
– Разновидность курительных смесей психотропного действия, в состав которых входят синтетические вещества. Эти наркотики считаются относительно новыми, до 2009 года они не были запрещены. В нашем городе появились 2 года назад. Разработки и изготовление миксов «идут в ногу со временем». В состав спайсов каждый раз добавляется что-то иное, поэтому их не успевают заносить в список веществ, запрещенных законом. Плюс к тому их не всегда можно зафиксировать в анализах. Это логично: если вещество еще не изучено и не занесено в список запрещенных, то откуда у медиков нужный реагент, способный выявить в крови опасный наркотик? Его еще не разработали.
Поэтому ребята окрыляются, когда анализы ничего не показывают. Они думают: раз так, то можно и дальше курить спайсы. А ведь это синтетическая смесь, которая гораздо серьезнее и быстрее действует на мозг и остальные органы…
Когда я начала общаться с представителями наркоотдела, то сначала пыталась у них узнать, что сделать, чтобы мой сын не перешел на более тяжелый наркотик. Я очень этого боялась. Помню, представители тогда переглянулись и сказали, что спайсов уже достаточно.
У Гриши постоянные проблемы со здоровьем. Недавно мы проверяли печень. Результаты анализов показали, что она у него, как у сорокалетнего мужчины уже…
Порочный круг
– Гриша лечится от наркомании?
– Нет.
– Почему?
– Потому что, во-первых, он не считает себя больным и уверен, что может сам «завязать» в любой момент. Во-вторых, если говорить о необходимой квалифицированной помощи, все оказалось не так просто. Конечно, после безрезультатных посещений специалистов я сразу же кинулась искать реабилитационные центры. И первое, что услышала, – 30 тысяч в месяц. Курс лечения – от полугода. Понятно, что мы не самая обеспеченная семья. Я работаю в бюджетной организации, муж – на заводе. Дедушка у нас пенсионер. Но даже если бы мы нашли деньги – Гриша отказывается лечиться! А лечение по принуждению у нас невозможно.
Так и живем. Сыну нужны наркотики, он агрессивен. Семья пытается ему помочь и вызывает скорую. Врачи дают ему успокоительное и уезжают.
Или если сына ловит в наркотическом опьянении полиция, то его отвозят на экспертизу, а нас, родителей, вызывают на комиссию по делам несовершеннолетних. Потом выписывают штраф – примерно 4,5 тысячи. И пожурят еще, что мы – плохие мама и папа.
И снова – по кругу! Вот и все. Вся помощь.
– Что еще вы пытались сделать?
– Я обращалась к участковому, но он занимается только совершеннолетними детьми. Я общалась с представителями центров доверия, разных анонимных служб, психологами, юристами, с работниками наркотического диспансера, даже с бывшими наркоманами. Пыталась плотнее наладить связь с полицией, центрами реабилитации, с другими семьями, попавшими в похожую беду. Я сотни раз спрашивала: «Что мне делать?» Вопрос оказался риторическим.
Убеждали, что выхода из данной ситуации два: или сына ожидает преждевременная смерть, или тюрьма.
Тюрьма не вылечит
– Как это?
– А вот так. Мне объяснили, что принудительно лечить Гришу можно через суд и только в том случае, если он в состоянии наркотического дурмана совершит преступление. Понимаете? И это есть закон!
В тот период своей жизни я действительно поверила, что только срок спасет Гришу. Весной этого года сын в очередной раз попался с «весом», на него завели уголовное дело. Я попыталась извлечь из ситуации пользу.
– Каким образом?
– Внесла ходатайство о применении к нему меры воздействия в виде принудительного лечения от наркомании. Суд отказал лишь потому, что в медицинской справке, которая выдавалась судебно-психологической комиссией в Нижнем Новгороде, было сказано, что у Гриши имеется зависимость средней степени тяжести вреда для здоровья. Таким образом, принудительных мер воздействия не требуется.
После этого я вношу следующее ходатайство – о помещении моего сына в специальное учебно-воспитательное учреждение закрытого типа. Рассуждаю, что надо его «вырвать» из привычного окружения, что он нуждается в особых условиях воспитания и обучения. В общем, привожу много доводов. По закону, для несовершеннолетнего, осужденного по данной статье, возможно такое освобождение от наказания. Но ответ тот же: принудительных мер не требуется.
Тогда я решаю идти другим путем и через юристов оформляю заявление в гражданский суд. Хочу все того же – определить Гришу на принудительное лечение с последующей реабилитацией. Основываюсь, между прочим, на Федеральном законе от 25 ноября 2013 года «О внесении изменений в отдельные законодательные акты РФ».
Вы, конечно, догадываетесь, что меня ожидало…
– Суд отказал?
– Суд отказал! Представитель филиала областного наркологического диспансера подтвердил, что их организация не имеет палат для принудительного лечения. На суде его сотрудники только разводили руками. Негде, говорят, нам его держать.
Если честно, не понимаю, как это возможно. Просто голова кругом!
– Где сейчас ваш сын?
– Осужден условно на два года. Домой приходит только на ночь.
Грешно так говорить, но я даже немного рада, что есть возможность отдохнуть от его присутствия. После пережитого мне нужен небольшой тайм-аут, чтобы обдумать мои дальнейшие действия. Я не сдалась, нет. Я обязательно буду продолжать бороться за сына, и я готова помогать другим.
– Вы говорили, что большинство людей не посмели бы признаться обществу в том, что их дети зависимы от наркотиков. Что дает вам силы открыто и, как мне показалось, достаточно спокойно рассказывать об этом?
– Силы на исходе. Когда их нет, человек спокоен. Вот и весь секрет.
А еще у меня есть младший, которому всего три года. Он тоже живет в этом кошмаре, но в отличие от нас не осознает, что происходит. И ему нужна мама, которая сумеет приласкать и защитить. Веселая мама, полная жизненных сил. Настоящая мама!
Поэтому я должна жить и действовать. Это поддерживает меня и помогает бороться дальше.