Искусство – это ты сам

Долгое время знакомство было заочным. Началось оно с прочтения небольшого рассказа Крюковой в одном из журналов. Я, тогда еще старшеклассница, была заворожена, околдована языком писательницы, очарована созданными ею мирами. Затем была недолгая переписка в соцсетях, я показывала Елене Николаевне свои стихи и прозаические опыты.

Первая очная встреча и настоящее знакомство состоялись в середине лета, на презентации нового романа Крюковой «Белонна». Именно этой книгой нижегородское издательство «Бегемот» открыло новую серию книг нижегородских писателей.

Белонна – имя древнеримской богини войны. Принято говорить, что у войны не женское лицо, но писательница представила войну как капризную, обиженную кем-то женщину. По вине этой своенравной дамы ломаются судьбы, это она заставляет мужчин покидать свои семьи, дома, брать в руки оружие и убивать друг друга.

Желающих прочесть «Белонну» предупрежу сразу: это непростое чтение. Это многослойная, полифоничная, живописная, «медленная» книга. Страшная – потому, что про смерть, потери, войну, и одновременно светлая, так как в каждой мастерски прописанной сцене сквозь яростный лик Белонны проступает, проявляется лик Любви. Это повествование, где причудливо переплетены события Второй мировой войны и современные будни, где тесно смыкаются судьбы юной художницы-провидицы Ники и девочки из блокадного Ленинграда, узницы Освенцима еврейки Двойры и надзирательницы по прозвищу Гадюка, русского солдата Ивана и юного фашиста Гюнтера. Еще я назвала бы «Белонну» лучшей из прочитанных мною книг о материнстве.

– Я не ставила цели писать документально, хотя почти у всех героев есть реальные прототипы, – поясняла Елена Николаевна на пресс-конференции. – Писатель даже если пишет о реальных событиях, он не фотографирует досконально, он переваривает, перепридумывает героев. Я очень рисковала, выписывая таких неоднозначных, проклинаемых персонажей, как Гитлер, Ева Браун, Геббельс, как обычных людей со своими страхами и сомнениями.

Книга вынашивалась и писалась долго и в чем-то оказалась пророческой. Ее тематика удивительно наложилась на события последних дней. Война на Украине – это и моя война. У меня со стороны отца вся родня – Донбасс, Луганск, Славянск. Я страдаю вместе с ними. Но война идет не только выстрелами и взрывами, она идет информационно, и все об этом знают.

– Елена Крюкова – кто она в современном литературном процессе?

– Я не люблю нашлепки жанров. Я люблю вещи. Позиционируют меня, как автора современной интеллектуальной русской прозы. Это супержанр, в котором работают писатели, которых порой сложно читать. Я очень высоко ценю Александра Ильичевского, лауреата Русского Букера, но это писатель для узкого круга. Я люблю и свой роман «Юродивая» – но он сложен, не для всех.

Стремлюсь писать проще, но это не есть упрощение. Художественность не должна исключать интересность, а голливудский сюжет не должен исключать хороший язык.

– Вы – выпускница литературного института. Так возможно ли выучить и выучиться на писателя?

– Кто такой писатель? Это не только талант, это еще среда, в которой он взращивался. Часто слышу: зачем учиться на писателя, если есть талант? Пушкин же не учился! Но он учился в лицее, и это был его литинститут. Булгаков был сыном священника, и его дом был пропитан русской религиозной культурой. Пастернак был сыном музыканта, учился у Скрябина и готовился сам стать композитором. И так далее. Все крупные писатели и поэты 19 – начала 20 века были великолепно образованны.

А затем эпоха сменилась: 20 век – это век пролетарской литературы, где писатели – выходцы из так называемых низов. И литературный институт возник по требованию эпохи, цель его – взращивание писателя, это уникальное заведение, не имеющее аналогов в мире. В этом заслуга советской культуры, что можно выучиться, можно стать тем, кем задумал. Во времена расцвета советской литературы не так-то просто было назвать себя писателем и стать им. Помимо идеологической была художественная цензура.

То, что я окончила литературный институт, – это был мой базис, моя филология, мой вход в литературу. И там были важны не лекции, а тот котел, в котором мы все варились. Мы, студенты-заочники, все были люди взрослые, с профессиями, жизненным опытом, у многих вышли первые книги. Мы читали стихи в коридорах, общежитии. Литинститут был для нас как храм, куда человек приходит помолиться, напитаться. К нам на занятия приходили живые легенды: Ф. Искандер, Е. Евтушенко, Ю. Мориц, Б. Ахмадулина.

Многие мои однокурсники сейчас редакторы толстых журналов, переводчики, мы до сих пор дружим, сотрудничаем.

– Я вот к чему клоню: наблюдая, что происходит в стане так называемой современной актуальной поэзии, заметила страшную тенденцию в стихосложении – отсутствие, отрицание какой-либо формы. Это уже не белый стих, не верлибр, которые тоже есть форма. Сейчас стихом часто называют поток слов, никак не скрепленный ни образно, ни смыслово, ни грамматически. Откуда это? А ведь большая часть авторов – литинститут, филфак…

– Большой пласт современной поэзии – это чистая филология, надуманная языковая игра. Там нет души, нет огня – есть некие манипуляции, фокусы со словом. Это все искусственно, но это не искусство. И это тоже не ново, такое и сто лет назад было. Да, часто бывает и так, что литературный институт губит талант, поворачивает его не в ту сторону. Но это может случиться в любом вузе. Важно попасть к своему мастеру, взять от него то, что нужно именно тебе.

К сожалению, клиповое сознание и интернет-сознание – оно извратило, разрушило работу духа. Что такое форма? Форма – есть ты. Произведение искусства – это твой внутренний мир, твое драгоценное бесконечное, что живет в тебе и что ты отливаешь вовне. И не обязательно это должна быть форма бронзового памятника или медные катрены Брюсова. Что касается поэзии – уже давно и верлибр, и белый стих, и другие формы существуют, но сознание – разъятое, подверженное распаду, больное – оно формы не создаст, не соберет.

Что такое произведение искусства? Это факел, внутренний огонь, который ты передаешь другим. А если у тебя в руках вместо факела или чаши с огнем комок грязи? Это уже патология.

Я считаю, нет искусства большого и маленького. Оно либо есть, либо нет. И все. Искусство – это ты сам.

– Я к тому, что это поощряют, премии дают… Зачем?

– На фронте искусства тоже идет настоящая война. И задача тут – уничтожить, стереть традиции, правильные ориентиры, подменить ценности. Отсюда и поощрение такого вида творчества. А установку на создание такого слоя молодых людей, таких авторов дает общество потребления. И это глобальный процесс...

– Получается – премия не показатель качества?

– Нет, говорю как лауреат и финалист нескольких премий. Автору надо помнить одно: при всей хорошести, гениальности или нелепости книги жюри очень индивидуально подходит к выбору фаворита, и предугадать результат невозможно. Ты попадаешь в тренд жюри или нет. Иногда мимо лонг-листа пролетают даже именитые писатели с прекрасными книгами. Не всегда жюри объективно, часто в жюри есть просто медийные персоны, далекие от литературы, а их голос может быть решающим. Где сейчас фавориты прошлых лет – Ирина Денежкина, Елена Колядина?

– Но благодаря в том числе и премиям, откровенный китч часто выдают за авангардность и даже элитарность… А люди верят.

– Людей сейчас не учат отличать зерна от плевел. Вот вам пример восприятия современного искусства: приходит простая женщина на выставку, видит абстрактную живопись и говорит, да я так же намалюю, это же пятна, мазня. Она права? Но бывают пятна о чем-то, а бывают пятна ради пятен, ради эпатажа. У Чюрлениса радужные пятна – это о чем-то.

Часто современный видео-арт, инсталляции – это бывает и красиво, но, увы, пустышки, бумажные кораблики. Но если человек взрастает исключительно на пустом искусстве, то настоящее ему будет сложно узнать и понять. В школе не объяснят, часто учителям самим надо объяснять, как понимать прозу, поэзию, театр. Учителя тоже продукт времени, их же тоже кто-то не научил.

– А у обывателя стандартная позиция – во всем виновата интеллигенция…

– Сейчас модно ругать интеллигенцию, даже не вдаваясь в определение, а кто это? Сейчас это стало синонимом демократов.

Я понимаю под этим словом, прежде всего, работу духа. Это те, кто способен принизить, умалить свои материальные потребности, а духовные – сделать основой жизни. Если человек лишь прикрывается нарочитой интеллектуальностью, то это хитрец и даже наглец.

– А что такое тогда элитарность?

– А тут нет четкого ответа. Элитарны или для масс Эрмитаж и Третьяковская галерея? Для кого Рафаэль или Врубель? Бетховен? Они для публики, мало-мальски знакомой с культурой.

Я, как музыкант, слежу, что происходит в так называемой популярной музыке. Я считаю, что Елена Ваенга – это великолепный композитор, гений мелодии, песельница. Я не как поклонница, как музыкант ее ценю, включаю ее песни в свой репертуар. У нее очень глубокие познания в музыке. Это эстрада в лучшем ее проявлении.

– А что вы думаете о засилье мата в литературе?

– Иногда он уместен. Скажем, у Виктора Астафьева в «Прокляты и убиты» крепкое ругательство потому, что иначе не скажешь. Можно поставить многоточие, затереть, но все равно не скажешь иначе. А есть «произведения», где все это ради дешевого эпатажа.

– Если бы Елене Крюковой выпала миссия составить список литературы для обязательного чтения, что в него бы попало?

– Есть книга, которую я перечитываю раз в два года, – это поздние рассказы Льва Толстого. «Смерть Ивана Ильича» – великий рассказ, это проза 22 века.

Иван Бунин «Жизнь Арсеньева», еще потрясающий писатель, которого надо знать, – это Иван Шмелев – «Солнце мертвых», «Лето Господне». В любом случае должен быть Булгаков, несмотря на все нападки РПЦ. В «Мастере и Маргарите» до сих пор узревают дьяволиаду. Обязательно «Белая гвардия».

Из современников: Анатолий Ким и его романы «Белка», «Нефритовый пояс», «Луковое поле». Еще любимейший мой русский писатель Николай Боков. Это писатель бунинской традиции, классик 20 века, я познакомилась с ними, когда была в Париже.

Я бы настояла на включении в список классиков советской литературы, незаслуженно вычеркнутых, – Александр Серафимович, Лавренев, Шолохов. Виктор Астафьев «Прокляты и убиты», «Последний поклон».

У нас 4 поэта, которые признаны мировой классикой, – Пастернак, Мандельштам, Ахматова и Цветаева. Куда без них в школьной программе?

Из зарубежных назову самое любимое: Милорад Павич «Хазарский словарь».

Кормак Маккарти «Кони, кони», Альбер Камю «Иностранец», «Чума».

– Это мы с вами список оценили, а подростки бы сказали – скучно….

– Да, так, к сожалению. Мой муж занимается педагогикой, преподает в театральном училище, говорит, что студенты с трудом погружаются в стилистику классической настоящей литературы, засыпают над книгами. Достоевский – какая скукотень! Темпоритм книг другой, это классический долгочит, где надо смаковать каждую страницу, а молодежи нужны американские горки, стремительный клиповый сюжет.

– Нужна принципиально другая литература или какой-то другой подход?

– Для начала надо возвращать в школу словесность, литературу, сейчас ее как таковую не преподают. Думаю, что аудиокниги могут спасти ситуацию с чтением. Молодежь мало читает, зато слушает музыку и смотрит фильмы. А тексты в основном воспринимает в виде аудиокниг. В США сейчас популярны так называемые «синтетические» книги – там текст, музыка, актерское чтение, кинокадры, фото, иллюстрации к книге или даже картины, подходящие по ассоциациям. Получается букет искусств. В России пока таких книг нет. Это новый шаг в книгоиздании, этим можно привлечь молодежь к чтению.

– ЕГЭ явно в этом не подспорье…

– Тест ЕГЭ – это тоже раздробленное сознание, это каша в голове. Вместо того, чтобы вникать, размышлять над одним-двумя вопросами, ученику надо ответить на десятки ничем не связанных, так может ответить только хорошо запрограммированный робот. Сейчас нет установки воспитать человека созидательного и трудящегося.

Есть еще жуткая тенденция – повальная малограмотность, даже безграмотность… Тут писатель что-то может сделать, если школа, как мы выяснили, практически бессильна?

– А давайте спросим: безграмотные – это люди? Грамотность – это не только умение различать тире и двоеточие. Это твое мировоззрение. Это – ты.

Но нельзя во всем обвинять учеников. Мало сейчас учителей-энтузиастов, которые могут рассказать, какое это чудо – книга. Тут важно и стоять на позиции возвращения в школу русской литературы и качественного преподавания. Пока мы не получим грамотных учителей, мы не получим и грамотных учеников.

А ты писатель – пиши, это твоя миссия. Надо общаться с читателем, рассказывать не только о своих книгах, увлекать. Хорошая книга – это зеркало, где читатель видит себя. И надо быть готовым к любому читателю.

Задача писателя – погружать людей в стихию языка. 21 век – век визуальный, клиповый. Люди разучились думать, потреблять медленно, им нужен фаст-фуд, отдых.

– Литературное творчество для вас – это труд или чистое вдохновение?

– Я не приемлю, когда поэт кичится: я с лирой, я небожитель, а вы – внемлите мне! Не выношу пафоса и сантиментов, сладких слюней. Я более жесткий человек, чем кажусь с виду. Если речь идет о работе, о мастерстве, о создании произведения искусства, то я собираюсь в кулак. Есть чудесное выражение Бетховена: «Художники пламенны, они не плачут». Пусть плачут зрители и слушатели, но не ты.

– В чем основной инстинкт Елены Крюковой?

– Жить – творить – любить и знаки равенства между этими действиями. Эта моя Святая Троица, это неразъемно. Любить – это основной инстинкт, который делает все остальное, это радость жизни.